Форум » Фанфики » Не покидай. Опыт послесловия » Ответить
Не покидай. Опыт послесловия
rukella: "- Ты уже придумал концовку? - Да, только знаешь, все они какие-то неприятные. - Вот этого не надо. - строго сказал Бильбо. - Сказки должны заканчиваться хорошо" Дж. Р. Р. Толкиен "Властелин колец" "Не покидай. Опыт послесловия." «Но пусть хоть тень придет твоя, Чтоб проводить мою, а я Забуду все и закричу: Жить не хочу, жить не хочу!» …Кончилась песня, и бессильно упала рука Марселлы. - Нет!!.. - Патрик отбросил гитару, рванулся к девушке - обнять, спасти? Чьи-то руки бережно и властно подняли его, почти ослепшего от мгновенно прорвавшихся обжигающих слез, повели куда-то. Ему было все равно сейчас – на трон ли, на плаху. Кто-то помог ему лечь, кто-то поднес к губам стакан с душистым питьем… он еще вспомнил лакея и пожалел о яде… и провалился в темноту. … Он шевельнулся. Спасительное забытье медленно оставляло его, он открыл глаза и тотчас зажмурился, неяркий свет стоящей сбоку свечи показался ослепляюще ярким. Неловко поднял руку – прохладная ткань соскользнула с нее – и, заслонившись от света, вновь поднял веки. Роскошный синий с золотом балдахин над кроватью, синие стены с резьбой и позолотой, огромное зеркало в углу… где он? Патрик повернул голову – в кресле у стены, там, куда свет почти не доставал, кто-то сидел, склонив голову на согнутую в локте руку. - Кто здесь? – негромко позвал он. Сидящий поднял голову. Это была Марта. - Как вы себя чувствуете, Ваше Высочество? – спросила она, поспешно подойдя к его постели. - Что?.. Ах, да… Господи… Марта, прошу вас, называйте меня по имени. – попросил Патрик. – Это пока… чужое. - Хорошо, хорошо. – поспешила она согласиться, наливая чего-то золотистого в высокий стакан. – Выпейте, пожалуйста. Это лекарство. Вам надо еще поспать, до утра хотя бы. - Нет, не надо! – отвел он ее руку. – Отчего вы не спите, Марта? У вас самой глаза усталые. Она улыбнулась мимолетно, вздохнула: - Не могла же я оставить вас одного? Лекарь королевский удрал, а в городе сейчас бог знает что творится, особенно после того, как об отречении короля Теодора зачитали на всех площадях… Нет-нет, лежите, там Пенапью и Жак, они справятся. Выпейте лекарство, Патрик! Он сел на постели, потер лицо и помотал головой. - Нет, Марта, не могу я здесь валяться, я же, как выяснилось, принц… - усмехнулся он совсем невесело. – Идите лучше отдыхать. Или здесь ложитесь, а я пойду. - Куда, куда вы пойдете, вы ж на ногах еле держитесь! Патрик! - Я хочу увидеть Марселлу. – просто сказал он. – Вы не знаете, где она… куда ее отнесли? - В Голубую комнату. Только я не знаю, где это… Я не отпущу вас одного! - Это недалеко… У высокой, покрытой резьбой двери Патрик остановился. Провел рукой по косяку. - Знаете, я вспомнил сейчас… это была любимая комната мамы… Ее так и звали – Комната Королевы… Это хорошо, что здесь… Он не договорил и с коротким резким выдохом нажал на ручку. Обитые голубым муаром стены мерцали в мягком свете множества свечей. Посредине, на длинном столе, стоял накрытый белым шелком гроб. Марта осталась у двери, а Патрик медленно, словно во сне, приблизился к нему, протянул руку… она задрожала так, что ему пришлось сжать пальцы в кулак и подождать. Потом осторожно сдвинул ткань до середины. Марселла, его – он знал уже наверняка – его Марселла, только ему и предназначенная, будто спала. Словно на миг смежила веки, чуть улыбаясь краешками губ… чьи-то заботливые руки одели ее в белое платье и убрали волосы розовыми бутонами, тоже белыми, как одевают в Абидонии невест – и девушек, умерших незамужними. - Я бы встал с тобой у алтаря… - хрипло прошептал он перехваченным голосом. – Как я молил тебя не покидать меня… Никого у меня не осталось – мама, отец… ты… Зачем ты говорила мне, что я поэт! Кого спасли мои стихи, будь они все прокляты!! Он судорожно закрыл лицо руками и, закрывая поспешно двери, Марта услыхала глухие, надрывные рыдания. Тучи плакали мелким осенним дождем. Печальная процессия растянулась куда-то в бесконечность: казалось, проститься с Марселлой пришел весь город. Медленно двигался катафалк, медленно шел за ним Патрик. По его лицу, по непокрытым волосам стекали капли дождя, он не замечал. Белые розы летели из окон на мостовую – это тоже абидонский обычай. Летели, чтоб умереть под ногами людей, прожив так же недолго, как прожила эта юная девушка… один цветок, брошенный ветром, попал Патрику в лицо, шипом рассадив щеку… он не заметил и этого, и теперь уже на белый воротник стекала вместе с водой и кровь. Да он бы отдал всю кровь свою выцедить по капле, лишь бы Марселла осталась жива! Сердце его стучало глухо и неровно: ни-ког-да, ни-ког-да, ни-ког-да… Над рекой, в прозрачном березняке на высоком косогоре вырыли уже могилу, и от вида черной ямы у принца что-то оборвалось внутри. Гроб поставили рядом, музыканты заиграли что-то негромкое и пронзительно печальное; кажется, кто-то что-то говорил – он не слышал. Он в последний раз смотрел в ее лицо, зная, что вот такой она и останется навсегда в его памяти, постепенно стирая ее живую. Да и много ли он видел ее, пока она была жива? Кажется, тогда – когда-то очень давно – он… нелепость какая… любил другую… Кого? Патрик не помнил. Гроб начали заколачивать – он стиснул зубы и со свистом втянул воздух, чтобы не закричать. Потом стали опускать в могилу. Он нагнулся, сгреб ком земли и бросил туда. Люди подходили, комья застучали о крышку глухо и безнадежно; Патрик отошел в сторону, ухватился рукой за ствол березы, чтобы не упасть: в глазах потемнело. Жак поддержал его. - Ваше Высочество, давайте я провожу вас к карете. – сказал он вполголоса. – И во дворец, вам же плохо. Патрик помотал головой, прогоняя дурноту, и выпрямился. - Спасибо, Жак, но не стоит. Я должен. Это еще вчера утром он еще мог быть слабым – когда был безродным сиротой, воспитанником королевы, поэтом, безнадежно и отчаянно влюбленным. А теперь у него был род, кровь, долг… - и могильный холод под крышей собственного дворца. Но вот это уже никого не касалось. Принц еще раз пожал руку Жака и вернулся на свое место. Свеча на подоконнике оплыла воском и погасла, и только тогда сидевший у окна Патрик заметил занимающийся рассвет. Он просидел здесь, в старой своей комнате, всю ночь. Нынче исполнялась годовщина смерти Марселлы. Память о ней и так была с ним неотступно – каждую ночь он просыпался с криком – но сейчас все ожило так властно, что он всерьез начал искать глазами подходящий крюк. Патрик понимал, что так нельзя, что надо как-то жить, но внутри был только нетающий лед. Весь год он спасался делами, он метался по стране, исправляя и спасая, изменяя и налаживая; но вот Абидония зажила спокойно, и остались только текущие дела, уже не требовавшие предельного напряжения всех душевных сил – и земля стала уходить из-под ног окончательно. Ему присылали портреты красавиц со всего света, приезжали с визитами – он сжигал портреты в камине, а с гостями был учтив и равнодушен. Здесь, в родном доме, властвовали дорогие ему призраки. Пора было идти. Патрик не хотел, чтобы его видели здесь – это было его горе, только его. Он встал, повернулся к выходу… Какой-то неясный звук остановил его. Словно бы тень чьего-то легкого дыхания… - Кто здесь? – вырвалось у него. Уже отчетливо послышался вздох. И до боли, до помешательства знакомый голос тихонечко сказал: - Это я. Здравствуйте, Ваше Величество! Он охнул. Привалился спиной к стене. Остервенело потряс головой и подумал : «Вот и все. Тихо сошел с ума. Теперь стану разговаривать с призраками и буду, наконец, счастлив». Но ее голос прочел его мысли: - Вы вовсе не сошли с ума, Ваше Величество. Просто я… мне разрешено было сегодня поговорить с вами. - Разрешено? Кем? Голос тихо рассмеялся: - Есть те, кто любит вас, Патрик. Они и разрешили. Потому что вы губите себя, и нам всем больно видеть это. - А зачем вы все оставили меня здесь одного?! – выкрикнул он в пустоту. Она удивилась. - Да разве ж мы ушли от вас по доброй воле? Мы сами никогда бы не покинули вас, но что же можно было поделать, когда иначе нельзя никак? Патрик сполз по стенке на пол и уронил голову. Потом испуганно позвал: - Марселла!.. Ты здесь? Она тут же отозвалась: - Здесь, здесь… Я еще побуду с вами. - А почему ты пришла только сегодня? Мне было так одиноко… - Я пришла просить вас… - Я выполню все, о чем бы ты не попросила меня! - Обещайте мне, что сделаете то, о чем вас попросит вас принц Пенапью!.. Он растерянно кивнул, а она продолжала: - Исполните его просьбу сразу. И ни о чем не думайте. Все будет хорошо. Обещаете? - Да. Обещаю. Клянусь! Но… хотя бы попросите меня еще о чем-нибудь! Она грустно рассмеялась: - О чем же? О памятнике на площади, что ли? Вот уже глупости какие! Мне ничего не нужно, только чтобы вы были счастливы. - Это не в моих силах… - отозвался он, она возразила: - А в чьих же? Поймите же, когда вы тоскуете, мы тоже печалимся. А нас и так лишило чего-то главного… счастья прожить всю жизнь на земле с теми, кого мы любим! - Прости меня… - шепнул он покаянно. – Просто… мне так плохо одному… - Простите и вы меня… Вот и все… Прощайте, Патрик!… Патрик вскочил и протянул руки в пустоту. - Нет! Не бросай меня, Марселла!! Но на его отчаянный крик уже никто не отозвался. Продолжение есть и следует...
Ответов - 102, стр:
1 2 3 4 All
injj: Ну что ж, rukella, welcome ту наш гостеприимный форум:)) Если продолжение естъ, то поместить его сюда - следует!!:)) О чем же попросит Патрика Пенапью?
rukella: А к вечеру прискакал гонец из Пенагонии. Пенапью писал ему: «Дорогой друг мой! В предверии годовщины кончины Марселлы я намеревался прибыть к Вам, поклониться ее могиле. Но к сожалению, батюшка мой сейчас находится в столь серьезном нездоровии, что это оказалось невозможным. И тогда, зная, что дела в Абидонии нынче наладились, решил я просить Вас навестить меня. Дорогой Патрик, приезжайте, прошу Вас!..» Патрик перечитал письмо снова. Откровенно говоря, привыкши жить в своем несчастьи, он еще вчера ответил бы вежливым отказом. Но клятва, данная душе Марселлы, обязывала его согласиться. Король позвонил камердинеру. Тот вошел, поклонился. - Питер, собирай вещи и распорядись там. Завтра мы едем в Пенагонию. Да, пришли ко мне гонца за ответом. – и потянулся к перу. Карета и всадники исчезли за поворотом. Жак обернулся к жене. - Ну что, этого ты хотела? – спросил он. Она упрямо вскинула подбородок. - Да! – заявила она, сверкнув глазами. - А ты лицо его видела? Он же не хотел никуда ехать. - А вчера ты его лицо видел? – она сдвинула брови. – Там, на кладбище? Да он жить-то не хотел! И что, надо было ждать, пока он здесь потихонечку веревку к крюку приладит? Или помаленьку умом двинется? Да не может он вот так долго выдержать – каждый день на кладбище, просто потому что дома никто не ждет, а все, наоборот, там лежат! Жак внезапно потемнел лицом, но Марта покачала головой: - И думать не смей. Только она на моих руках умерла – и словно бы заботу завещала, ну, вот как о ребенке своем. Ты пойми, ведь у него даже тетя умерла, а она его вырастила. - А Альбина, кузина его? - Та любовь в нем сгорела в один миг. Альбина, наверное, и рада бы вернуться, хоть на шею броситься, хоть в ноги, да только некуда. В тот день он забыл о ней, а потом она сразу куда-то глубоко в прошлое провалилась. Так книгу, когда-то читанную, вспоминают… Жак глядел на Марту с легким ужасом. - Слушай, любимая моя, а откуда тебе это все, собственно, известно? – не выдержал он. – Ты у меня что, в тайной полиции Давиля служила? Марта долго молчала. Потом решилась, заговорила торопливо: - Отвечу. Ты прости, я столько лет молчала, думала, ты меня не поймешь, решишь, что я не в своем уме… в общем, умею я слышать, что у человека на душе. Не всё и не у каждого – вот Патрика я слышу. Да и немудрено. У него не душа, а один сплошной неумолкающий крик. И крик этот все громче и громче. Поэтому еще я старалась лишний раз во дворце не бывать. Тяжело это очень – когда ты понимаешь, что человек гибнет, а сделать ничего не можешь. А потом Патрик как-то про знакомство с Пенапью вспомнил. И такое теплое лицо у него стало, и крик у него внутри сразу поутих, вот я подумала: надо, чтобы он к нему в Пенагонию поехал. Пусть хоть что, хуже не будет. Он обнял жену. - А если обидят его там? - Да кто же его обижать станет? Он же король, он им ровня! Да и Пенапью – не мог бы он таким славным вырасти, коли все вокруг вовсе уж волки. Они уже почти дошли до дома, когда он вдруг остановился. - Слышишь, значит? И меня – тоже? Все обо мне знаешь? - Слышу. – твердо ответила она. – Я в тебя сразу влюбилась, когда услышала. Ты весь – песня! Пенапью пробежал глазами краткое письмо Патрика, в котором тот сообщал, что выезжает на следующее утро по получении приглашения. Так что учитывая разницу скоростей между верховой лошадью и кортежем, прибудет через пять дней после гонца. Он открыл ларец, сунул туда это письмо, достал другое. Развернул. Торопливый почерк, взволнованный тон: «Ваше Высочество! Помните ли Вы тех, кто однажды имел честь оказать Вам одну небольшую услугу – Жака и Марту? Ради памяти об этом и - ради гуманности – прошу Вас о помощи! Нет, не нам, но помогите тому, кого Вы называли своим другом: Его Величеству королю Патрику. Я очень боюсь за него – поверьте, еще немного, и может случиться что-нибудь непоправимое. Ему необходимо на какое-то время уехать из Абидонии, где все, что дорого его сердцу, лежит в могиле. Прошу Вас, пригласите его к себе погостить. И не говорите ему, пожалуйста, что я просила Вас об этом. Пусть это останется тайной Ваша - Марта». Пенапью поднес бумагу к свече. Предстоящий визит абидонского короля и волнения брата по этому поводу – Пенапью очень хотелось, чтобы другу у них понравилось – довели принцессу Меллину до того, что она отказалась выйти встречать гостя. Сослалась на головную боль. Пенапью и сам уже загонялся до головокружения, так что не особенно удивился. Но на всякий случай она все-таки одела самое нарядное платье (кремовое, с вышивкой и кружевами), увешалась драгоценностями и потребовала уложить волосы позатейливей. Уже целый год она слушала рассказы брата о его поездке в Абидонию, о короле Патрике – его трагическая судьба, чудесная голубая роза, гибель беззаветно любящей его девушки… к чести Меллины, она вовсе не считала, что служанка не имеет права любить короля, тем более, королем он тогда не был, а считался безродным сиротой. Все эти рассказы благополучно сделали свое дело – юная девушка представляла Патрика каким-то легендарным героем, вроде Тристана. И кто в такой ситуации не возмечтает стать его Изольдой? Томик стихов абидонского короля, изданный в Пенагонии по указу Пенапью, был затрепан ею до дыр. Ну и что с того, что он посвящал их своей тогдашней возлюбленной? Она же бывшая? Меллина была не только романтичной особой, но и достаточно умной девушкой, чтобы позволить предмету своих вздохов иметь прошлое в анамнезе. И в итоге, когда прискакал гонец с сообщением, что кортеж из Абидонии часа через два будет здесь, Меллина ощутила нешуточную слабость в ногах и поняла, что рискует позорно рухнуть в обморок – прямо к ногам гостя. Конечно, это тоже романтично, но пожалуй, даже чересчур. В конце концов, окна ее спальни на втором этаже выходят прямо на парадное крыльцо дворца, так что она сначала посмотрит на гостя – через ажурный тюль да против солнца ее никто не увидит – успокоится и выйдет к обеду. В конце концов, он же не на денек завернет проездом? Белая карета подкатила точно к раскатанной ковровой дорожке, раскатанной от крыльца. Лакеи распахнули дверцу и на землю спустился высокий мужчина в черном. Пенапью уже спешил к нему, гость шагнул ему навстречу. Они обнялись, обменялись какими-то фразами. - Ну, веди уже его поближе. – бормотала Меллина, вытягивая шею. Они и в самом деле пошли ко дворцу, беседуя о чем-то. Но под окнами гость отчего-то притормозил и посмотрел вверх. Меллина приросла к паркету. Все уже давно прошли внутрь, а она все стояла и думала, что Пенапью рассказывал ей о Патрике все: и о его уме, и о благородстве, и об отваге… Но забыл сообщить об одной небольшой детали - молодой абидонский король был просто нечеловечески красив! И даже заметно усталый вид не мог как-то скрыть эту красоту. Девушка вихрем бросилась к высокому зеркалу. Жадно всмотрелась, мечтая внезапно обнаружить там кого-нибудь не менее ослепительного. Но на нее смотрело все то же лицо – миленькое, но такое обычное… Разве можно надеяться, что этот мужчина, возникший прямиком из сказки, обратит на нее хоть какое-то внимание? Размечталась… Изольда… Да всмотрись же внимательнее в свое отражение, принцесса! Как прекрасно твое румянцем пылающее личико, твои прозрачные серые глаза, в которых, как в воде, отражается вся твоя суть – твое доброе и честное сердце! Она судорожно вздохнула, снимая украшения и вынимая шпильки из волос. Не пойдет она на обед. Что угодно, лишь бы не видеть равнодушия на его лице. Только не сейчас! И мы вспомним себя в семнадцать лет, и поймем тебя, принцесса. Вошла камер-фрейлина, чтобы поправить туалет принцессы к обеду, и обнаружила ее в кресле в совершенно разобранном виде. - Ваше Высочество… - укоризненно сказала камер-фрейлина. – Ведь времени мало, сколько цирюльнику работы… - Я не пойду обедать. Я… мне нехорошо. – неровным голосом ответила девушка. Та глянула внимательнее и охнула: вид у принцессы был совершенно лихорадочный. - Немедленно ложитесь в постель, Ваше Высочество! – разволновалась она. – Я пошлю за лекарем, у вас, похоже, жар! - Не надо… - слабо воспротивилась Меллина, позволяя, впрочем, переодеть себя в ночную рубашку и уложить в постель. Лекарь посчитал пульс, потрогал лоб и осмотрел предъявленный к осмотру язык. Потом успокаивающе похлопал принцессу по руке. - Ничего страшного, Ваше Высочество. Денька три полежите, микстурки попьете и встанете здоровенькая. Она только вздохнула, воображая себя Изольдой, умирающей от равнодушия (для разнообразия) возлюбленного. Далась ей эта Изольда! Пенапью беседовал с Патриком, расспрашивая о том, как идут в Абидонии дела, когда в двери кабинета осторожно поскреблись. - Кто там, входите! – крикнул принц. В дверях возникла озабоченная физиономия камер-фрейлины принцессы. - Ваше Высочество, Ее Высочество просит сказать, что не спустится к обеду. - Что-то случилось? – удивился принц. Он знал, как Меллина ждала этого дня. Впрочем, она и утром не выходила… - Нет-нет, лекарь сказал, ничего страшного. Просто дня три постельного режима, и все пройдет. Ее Высочество уже выпила микстуру. Пенапью только ахнул. Чтобы Меллина добровольно приняла лекарство? Да сначала весь дворец узнает об этом вопиющем факте наглого попрания ее прав! Патрик, ощутивший его тревогу и растерянность, бесшумно подошел, слегка сжал запястье и подтолкнул к двери. - Идите же, что ж вы стоите. – сказал он вполголоса. - Друг мой, я оставлю вас ненадолго! – опомнился Пенапью, и бросился вон. - Что с тобой? Как ты себя чувствуешь? У тебя что-то болит? – теребил сестру Пенапью, присев на край постели. – Да отвечай же… ради гуманности! – припомнил он свою безотказную формулу, всегда вызывающую у Меллины звонкий смех. В этот раз не подействовало: она только вздохнула и отвернулась к стене. - Хочу побыть одна! – заявила она срывающимся голосом. Брат встревожился еще больше: такое желание на его памяти посещало Меллину впервые. Всю жизнь с раннего утра до самого вечера она бодро сновала по дворцу и окрестностям, щебетала птичкой, распевала песенки, в меру озорничала – в общем, была сущий ребенок, полный радости и энергии. - Бельчонок, ты только не раскисай. Поспишь – и опять помчишься проказничать. Как же без тебя развлекать нашего гостя? – растерянно пошутил принц. Пошутил явно неудачно – принцесса громко всхлипнула, а потом и вовсе разревелась. Вконец перепуганный, брат дернул сонетку звонка с такой силой, что шнурок оборвался, а в комнату толпой ввалился весь наличный штат принцессиной прислуги. - Так, Ваше Высочество! – скомандовала камер-фрейлина Хильдегнута. Она уже взяла себя в руки, вспомнила боевую молодость (муж ее покойный был артиллерийский полковник, и молодость прошла по гарнизонам) и теперь готова была взять в руки всех остальных. - Ваше Высочество, идите отсюда… то есть, займитесь какими-нибудь государственными делами! – она буквально выпроводила Пенапью за двери. - У меня там гость иностранный… - машинально отозвался он. Хильдегнута закивала: - Вот-вот, гостем займитесь, войной, миром, чем хотите… Ах ты, моя лапонька, ах ты, моя рыбка… - заворковала она уже из-за створок, обращаясь, по-видимому, к принцессе. Рыбка-лапонька ответила новым бурным взрывом рыданий. Патрик обернулся к нему от окна, подошел ближе. На лице его читалась явная озабоченность. - Надеюсь, с Ее Высочеством ничего серьезного? - Да-да, все хорошо… - рассеянно пробормотал Пенапью, пытаясь куда-нибудь пристроить шнурок, внезапно обнаружившийся у него в руках. – Пойдемте обедать уже, Патрик, а то придворные съедят меня самого. – пошутил он. Патрик отобрал у него шнурок и кинул на стол. - У вас точно ничего не случилось? – уточнил он настойчиво. Пенапью только руками развел. - Друг мой, ну кто же их поймет, этих женщин? – пожаловался он. Гость усмехнулся: - Да, Пенапью, уж нам-то их точно не понять. Принцесса рыдала, пока в спальню не пожаловала Ее Величество королева-мать Августина-Гидеония – короче, бабушка. Старая дама вообще-то редко выбиралась из своих покоев, но уж если выбиралась!.. Она потюкала клюкой (черного дерева, с бриллиантами и резьбой) по паркету, а когда все испуганно стихли, коротко скрипнула: - Все – брысь! В комнате пронесся вихрь с небольшим затором в дверях и через мгновение они с принцессой остались одни. Бабка проследовала к креслу, уселась поосновательнее и строго воззрилась на внучку, сдвинув очки на кончик носа. Меллина высунула глаз из одеял. - И в чем дело, юная дама? – вопросила королева-мать. Меллина опять задрожала нижней губкой, но бабка ее опередила, грохнув тростью об паркет. - Не реветь! Отвечать по существу. Весь дворец по уши поставила уже, из-за чего, спрашивается? - Я не-не-некрасивая-я-я… - прогудела Меллина, трубно сморкаясь в пододеяльник. Очки Августины-Гидеонии перепрыгнули на лоб. - А он? – спросила она проницательно после минутного изумления. Внучка сделала попытку отвертеться. - Кто – он? Бабка пожала плечами и прищурилась. - Подозреваю, что гость наш абидонский. - Он, он такой, тако-о-ой, я в окно как увидела-а-а-а… - пожаловались из одеял. - Ладно, лежи. Если захочется чего-нибудь, можешь вазы побить, помогает. Пойду, сама гляну. Королева поднялась, проковыляла к дверям – те распахнулись, будто сами собой, оглядела консилиум. - Значит, так. Внучку мою не беспокоить, нужно будет, сама позвонит. Где, кстати, сонетка? - А это Его Высочество изволили оборвать и с собой унесли. – пожаловался кто-то. Она закатила глаза к потолку: - И этот с ума сошел! Привязать новую. Меня проводить в Обеденный зал. Желаю отобедать в обществе. Уже подавали десерт, когда двери зала раскрылись и напудренный детина громко объявил: - Ее Величество королева-мать Августа-Гидеония! Высокое собрание онемело на полуслове. Патрик покосился на Пенапью и обнаружил, что тот сидит совершенно одуревши и уронив челюсть на блюдце. Он ловко лягнул его под столом. - Что с тобой? Это что, ваше привидение – так день вроде, для них не время? – прошептал он. Пенапью кое-как вернул челюсть на место и отозвался – тоже шепотом: - Почти. Это моя бабушка, только она из своих покоев выходит-то не каждый месяц, а уж за обедом я ее видел лет десять тому. Старая дама кивала в ответ на почтительные поклоны, целеустремленно двигаясь к голове стола. Добралась. Сначала внук, а затем и Патрик, тут же ей представленный, поцеловали сухую морщинистую лапку. Она посмотрела прямо в глаза гостю, и Патрик обнаружил, что со старого лица на него глядят молодые яркие глаза с хитроватым прищуром. Он невольно улыбнулся в ответ. - Так, ты садись сюда. – сообщила она внуку и обернулась к гостю. – А вы, Ваше Величество, вот сюда, уж не откажите поухаживать за старухой. – она кокетливо поправила седую букольку и потупила совсем уже хитрющие глаза. Пенапью тихо хрюкнул. Патрик придвинул ей стул и сел рядом, от души улыбаясь. - Как же можно в чем-то отказать такой даме, как вы, Ваше Величество? – налил он ей чего-то золотистого. – И какая же вы, простите, старуха? Это разве что внуки у вас выросли, а сами вы стареть и не думайте. - Да уж, стараюсь я, твоя правда, сынок, стараюсь, притирания разные там, пудра, румяна… Сегодня вот только рожу попудрить забыла, склероз, знаете ли. Она окинула мимолетным взглядом все еще парализованное общество и гаркнула во все горло: - Чего застыли? Десерт вам королевский нехорош? Ложки застучали, как град по железной крыше. Королева вернулась к разговору. - Мы, женщины, все такие. Вот я, например, как услыхала нынче, что гость к нам пожаловал молодой да красивый, мухой полетела… осенней, правда, так что только к десерту поспела. Патрик покраснел, Пенапью поперхнулся тортиком. Бабка с неожиданной ловкостью обернулась к внуку и хряснула его по спине: - Прокашлялся, сердешный? – с ласковым ядом в голосе спросила она. – Что ж вы у меня такие хлипкие-то получились… Так, ну что, все сыты? Всем спасибо. А вы, Ваше Величество, окажите любезность, проводите меня до моих покоев. Расскажете чего интересного, развлечете бабку. У меня там, знаете, бутылочка заветная лучшего мухляндского коньяку припасена… А ты, - это уже Пенапью. – иди с министром разберись своим финансовым, чего-то он там по стенам бегает. Старая мудрая змея Августина-Гидеония ловко накачала гостя коньячком. Сначала сама байки травила, потом аккуратно его разговорила. Патрик погрустнел, вспоминая. И, глядя на него, еще больше похорошевшего в этой тихой грусти, бабка поймала себя на мысли, не посещавшей ее уже бог знает сколько лет – ох, будь я помоложе!.. Спохватилась. Вовремя, кстати. Речь как раз зашла про Марселлу, про то, как он хоронил ее, радость свою светлую, несбывшуюся. Дослушала, слезу утерла, помолчала и налила еще по рюмашке. - Да, внучек, да… Это больно, любимых пережить. Я вот уже полвека вдовею – а глаза закрою, вижу. Вот и он глаза прикрыл, влагой блеснувшие, а она продолжала, совсем уже тихо, мягко: - Только ты молоденький такой, нешто всю жизнь так и проживешь бобылем? Нехорошо это, и душа ее там за тебя не радуется, тяжело им там, если мы на земле только тоскуем да слезы льем… Матушка твоя с отцом тоже, небось, на внучат бы посмотрели… - Не встретил пока такой. – тихо ответил Патрик, голову свою светловолосую опуская. – А встречу если, на руках носить стану, дождинке коснуться не позволю… - Да я вижу, внучек, вижу, умеешь ты любить, и по любви истосковался. – проговорила королева. Какое-то время они молчали, потом она спохватилась. - Ох, вечереет уже! А я-то, дура старая, заболтала тебя вконец, а ты ж, внучек, сегодня только с дороги! Устал-то, не прилег даже… - она умолчала о том, что вместо отдыха уволокла его к себе. – Сейчас лакею кликну, чтоб проводил… Не спорь, заблудишься еще, чего доброго! У нас тут не дворец, а сущий лабиринт. Патрик встал и склонился над ее рукой, но старуха властно отняла руку, притянула к себе его голову, поцеловала в лоб и размашисто перекрестила. - Спокойной ночи, внучек! – пожелала она. - И вам спокойных снов, Ваше Величество. – поклонился он и вышел. Старуха посидела еще немного, потом тяжко вздохнула: она и сама, грешным делом, устала, да и выпить с этаким красавцем не сочла зазорным; даром, что по молодости шутя перепивала мужа-здоровяка - но годы, годы… а к внучке ползти придется. Вазы-то, небось, кончились давно, а сервиз потребовать не догадается, хихикнула она про себя. Возле дверей внучкиной опочивальни дремала Хильдегнута. - Ну как там моя красавица? – поинтересовалась бабка. Камер-фрейлина встрепенулась, подскочила. - Сначала все было спокойно, потом Ее Высочество изволили бить вазы. Затем, после короткого перерыва, потребовали доставить обеденный полупарадный сервиз на девяносто шесть персон (королева про себя одобрила размах). Последние полчаса тихо, видимо, сервиз кончился. Иногда слышны шаги. – по-военному четко отрапортовала камер-фрейлина, окончательно перешедшая на осадное положение. - Все, молодец. Ступай спать. Дальше сами справимся. – распорядилась королева и прошла в спальню. Хрустя битым стеклом, она проследовала к креслу. Смахнула на пол половинку расписного блюда, уселась. Внучка сидела на подоконнике и тоскливо смотрела в окно. - Ну что я скажу тебе, милая моя… - со вздохом начала она. Меллина повернула к ней заплаканное, измученное лицо. - Ты себе, не иначе, героя романтического напридумывала, а? Какого-нибудь Трышчана? – она произнесла имя на старинный лад. – Он – Трышчан, а ты, стало быть, Изотта… Внучка дернулась. «Ага, вот именно так ты себе и представляла, дорогуша…» - удовлетворенно отметила Августина-Гидеония. А он ведь не из легенды, он живой, тоже из плоти и крови состоит. Так же тоскует, так же радуется, так же хочет любить и любимым быть. – продолжала она задумчиво, глядя куда-то в стену, словно сама с собой беседовала. - Жизнь у него нелегкая была, что есть, то есть. Только это все заживет, коли любовь у него будет. Ничего ему не нужно этакого, в этакое он уже был влюблен и ничего, окромя боли, не получил. А чтоб только звенела рядом чистая радость, тогда и он возле этой радости оттает, отогреется… Поняла, что ли? – глянула она внучке в глаза. Меллина бросилась ей на шею. - Бабушка! - Тихо ты, шальная!.. Будь сама собой, а про остальное – забудь. Дай-ка, благословлю тебя… Вот и ладненько. Иди умойся, да ложись. Спать пора. Хватит с нас на сегодня. Король Гидеон ни свет, ни заря возлежал на постели и разглядывал альбом известного фармазонского художника маэстро Мастихиния. Операция на гортани, недавно с успехом проведенная лучшими докторами, не позволяла королю разговаривать до полного выздоровления, и Гидеон скучал и капризничал. Капризы выражались в том, что он взвалил на сына все дела, а советы ему давал не в письменном виде, чего можно было бы ожидать в подобной ситуации, а исключительно мимикой. Откровенно говоря, писал король с ошибками, чего несколько стеснялся; впрочем, мимика у него была богатая. Так что на внезапный визит матушки он отреагировал блестяще: и глаза выпучил, и руками всплеснул, и челюсть отвалил – слегка, правда, бинты мешали. - Ну ладно, хватит паясничать. – не оценила Августина-Гедеония. – У меня важный разговор. Лицо короля выразило живейшее участие. Королева-мать устроилась с удобствами в мягком кресле, налила себе какого-то душистого питья, потомила сына еще пару минут и заговорила неспешно. - Значит, так. Этот фармазонский король собирается заслать к нашей Меллине сватов. Сынок у него младший вырос внезапно. Тридцать пять на той неделе стукнуло. Сначала, конечно, речи о торговле, о всякой ахинее пойдут, это дня на три, а потом уже и до главного доберутся. Сын поднял брови, выражая одновременно интерес к словам матери и к тому, что она ухитряется все это узнать, не выходя из своих покоев. Та поняла, отмахнулась. - Да ты, и на троне сидя, ничего под носом не видишь! Так вот, я о чем – до главного фармазонцы дойти не должны. Не отказывать. Пока. Но, чтобы ничего не отвечать, нельзя и позволить спрашивать. Поэтому ты сейчас изо всех сил болеешь, Пенапью я найду чем занять. Понял? Только рот про торговлю откроют, их к министрам, и чтоб заговорили послов до полусмерти, чтоб те про сватовство пока вообще забыли, месяца два со своим королем только о делах торговых и переписывались, не меньше. Чего тебе еще? Да ты с ума сошел? Зачем нашей Меллине этот принц, младший, да еще потасканный? У меня другой на примете… Ладно, все понял? – король торопливо закивал. – Ну лежи, болей. То есть поправляйся, конечно, но не раньше, чем дело выгорит. Надеюсь… И такое тоже бывает – думала королева-мать - людям, которые и так по всем соображениям друг другу понравиться должны, надо иной раз и помочь, случай счастливый организовать. Чтоб уже точно мимо не прошли. Это только считается, что браки заключаются на небесах – подтверждение оттуда, за подписью и печатью, все равно не приходит. Патрик проснулся на рассвете, полежал и понял, что уже не уснет. А утро выдалось такое ясное, чистое… Он оделся и потихоньку спустился в сад. Тропки прихотливо извивались, сплетались и расплетались… он брел куда-то, пока не завернул за очередной поворот и не увидел старый клен. Спиной к Патрику, возле дерева стояла девушка в голубом платье. Она зябко поджимала одну ногу, пытаясь устоять на шатком каблучке, вторая туфелька валялась у его ног. Патрик поднял ее, обошел дерево и остановился перед девушкой. - Что-то случилось? – спросил он, пытаясь заглянуть ей в лицо. Но девушка была невысока ростом, да и выбившиеся из прически волосы мешали. Все так же не поднимая головы, девушка весело и растерянно пожаловалась: - Да вот, оступилась и, кажется, порезалась. Зову, зову, никто не идет… - Позвольте, я посмотрю. – Патрик опустился на колено и взял в ладони доверчиво протянутую ему маленькую ступню. Сквозь порванный у узенькой щиколотки чулок действительно сочилась кровь. - Не бойтесь, у меня есть чистый платок, я сейчас перевяжу… Она не отвечала. Он, удивясь ее молчанию, поднял голову. И окаменел. С каким-то странным выражением (честно говоря, то был легкий ужас, но женщины на него с ужасом не взирали еще, он и не понял) на Патрика смотрела девушка, похожая на Марселлу, как родная сестра. Те же родниковые глаза, те же милые черты, те же золотисто-русые разметанные по плечам волосы… Сколько они простояли в этой позе, ни он, ни она не сказали бы. Первой очнулась Меллина. Когда она увидела, кто рассматривает ее рану, у нее поплыло в глазах. Но бабкины наставления пошли ей на пользу: «он просто человек, не сходи с ума, скажи что-нибудь… но отчего он смотрит на меня так изумленно и зачарованно?» Помогло. - А вы ведь наш гость из Абидонии, да? – затараторила она, понимая, что сейчас упадет, потому что здоровая нога вконец устала держать все одна. – А меня зовут Меллина, простите, что я вчера не смогла вас встретить… - Я знаю, вы приболели… - медленно, с трудом проговорил он. - Да-да, а сегодня проснулась – и ничего. Решила погулять, а тут такая штука… Только можно, я сяду все-таки, а то стоять цаплей сил уже нет. Имелось в виду, конечно – проводите меня вон до той скамейки; но очумевший Патрик рассудил иначе – он просто подхватил Меллину на руки и легко, как пушинку, понес во дворец. Девушка сначала растерялась, потом осторожно обняла его за шею и продолжала что-то щебетать. И от этого милого шепота, и от аромата ее волос, щекочущих шею, у него что-то теплело внутри, что-то давно, давно остывшее… Королева-мать со стуком захлопнула подзорную трубу и восхищенно покрутила головой: - Мда-а-а, руку я многим подавала, а вот ножку никому подсунуть не довелось. Эх, даром жизнь прошла! – с азартом потянулась бабка и, охнув, схватилась за поясницу. Разумеется, такое возвращение Меллины под родной кров не осталось незамеченным. Примчалась толпа, прибежал вконец замороченный сестрой Пенапью в криво застегнутом камзоле, Меллину окружили, оглядели и повлекли к лестнице. Она ковыляла, улыбаясь и ойкая, но остановилась вдруг - и обернулась. Патрик как-то очень потерянно стоял посреди просторного вестибюля и смотрел ей вслед. Она ковыльнула к нему – он сделал какое-то неуловимое, стремительное движение навстречу и вдруг оказался прямо перед нею. Меллина протянула ему руку. - Спасибо вам. – просто сказала она и вдруг вся осветилась лукавой улыбкой. – И еще… мы, кажется, так и не поздоровались. Здравствуйте, Ваше Величество! - Здравствуйте, Ваше Высочество… - он склонился к ее руке – и отпустил с заметным усилием. Она пошла прочь, тут набежал Пенапью, затряс его руку. - Спасибо, Патрик, спасибо вам огромное! Как же, и никого рядом не оказался… ох, если бы не вы… она же такая… мы так ее все любим!… - бормотал он. - Ее Высочество невозможно не любить… - все тем же замедленным и глуховатым, слышанным уже однажды Пенапью голосом выговорил молодой король, так же не отрывая глаз от лестницы, по которой она ушла. Пенапью еще немного пометался вокруг, потом до него что-то начало доходить. Он вспомнил и оценил выражения их лиц: сияющая Меллина, остолбенелый Патрик… да он и сейчас не в себе – вон, стоит, как громом пораженный… Щелкнуло. Очень отчетливо. И с той же отчетливостью, по натуре чуткий, Пенапью понял, что его гостя следует как-нибудь из этого шокового состояния вывести. И одного пока оставлять никоим образом нельзя, потому что может он в таком состоянии чего-нибудь учудить. Принц взял Патрика под руку и ласково, но настойчиво повлек (точнее, потащил) куда-то налево. - А давайте-ка мы с вами, друг мой, зайдем на кухню? Позавтракаем по-простому, я, знаете ли, люблю, когда по-простому… Он бормотал и тащил Патрика вперед; тот не то чтобы упирался, но ноги передвигал как-то явно на автомате и из своей глубокой оцепенелости выходить пока не желал. «Ничего, ничего…» - пыхтел про себя Пенапью – «Сейчас сядем, съедим чего-нибудь, выпьем… правда, еще утро… ладно, не сопьемся с одного раза… Вот сюда бы бабку с ее коньяком!» Возле дворцовой кухни обнаружилась небольшая комнатка со столом и лавками – тут обычно завтракала прислуга. Дородная повариха самолично выставила на стол горячих плюшек, свежего творога, блюдо поздних ягод и кувшин парного молока; Пенапью глянул критически на молоко, на Патрика и что-то пробурчал поварихе. К полезному завтраку тотчас добавлены были теплый хлеб, кровяная колбаса и – чуток погодя - запыленная бутылка. Пенапью с невесть откуда взявшейся ловкостью выдернул пробку, нюхнул – уй-ю – набултыхал (себе поменьше) и сунул второй бокал Патрику. - Предлагаю выпить за это прекрасное утро! – бодро провозгласил он. Патрик послушно влил в себя вино и вернулся к жизни. Удивленно посмотрел на стол, на бутылку… - Дорогой мой, вы всегда на завтрак пьете портвейн такой выдержки? – осведомился он, отдышавшись. - А это портвейн? – озадачился Пенапью и повернул бутылку этикеткой к себе. – Действительно, портвейн… А я и внимания не обратил, честно говоря… Просто попросил, чтобы покрепче. - Покрепче? Зачем? - Да знаете, как-то я переволновался… - признался принц, откровенно краснея. – Говорят, помогает… Он налил еще. Патрик рассмеялся и чокнулся с ним бокалами. - Вообще-то да, только не портвейн и не с утра… [ ...
rukella: ... BR> Выходил Пенапью из комнаты по стеночке. Он отдавал себе отчет, что, кабы не Патрик, и по стеночке бы не вышел. Они добрались до вестибюля и на вопрос, куда его отвести, принц подумал и сообщил, что пожалуй, хотел бы навести визит бабушке. Второй этаж, направо до упора, расписные двери с журавлями, пожалуйста. Патрик, правда, усомнился, что такой визит в подобном состоянии будет очень уместен, но вести дискуссии с Пенапью было уже невозможно: на диалог он стал уже неспособен, а монологи произносить тоже было, в сущности, некому. Патрик вздохнул, пристроил руку Пенапью у себя на шее и практически понес его по лестнице. На этот раз очки королевы-матери прыгнули уже не лоб, а куда-то в район затылка. - Что это с ним? – спросила она. Патрик виновато развел руками… рукой, второй пришлось-таки придержать тело, стремящее к горизонтали. - Пьян. – коротко сообщил он. Бабка уронила книгу. - И где ж это он так нализался? – потерла она подбородок и испытующе посмотрела на молодого короля. Похоже, абсолютно трезвого и вполне серьезного. - Вы знаете, Ваше Величество, по-моему, он пытался меня напоить. – раздумчиво предположил молодой человек, поудобнее перехватывая Пенапью. - Мда-а, попытка явно неудачная. А сюда-то почему? - Нет, пили мы вместе, но у меня куда-то делось. – ответил Патрик на первую часть вопроса и продолжал объясняться. – А принц, пока еще мог, настаивал, что хочет к вам, и дорогу рассказал. Я здесь не ориентируюсь, где его покои, не знаю, а лакеев звать как-то неудобно было.. - Ладно уж, раз вы, вместо того, чтобы покладисто наклюкаться, напоили моего внука, сгрузите его в той комнате, там кушетка есть. Я с ним потом поговорю. Патрик вернулся к ней. Подал оброненную книгу. Смущенно поглядел. - Простите нас, Ваше Величество… Бабка махнула рукой. - У меня пока не та стадия склероза, чтоб забыть, что такое молодость. И опыт моей молодости подсказывает, что и вам неплохо бы прилечь. - Да, я пойду. – он поцеловал ей руку, глянул в глаза, и тут у него внезапно вырвалось. – Была бы у меня такая бабушка, как вы!.. Извините, Ваше Величество… - Я бы тоже от такого внука не отказалась. – улыбнулась она. – Иди ложись… пьяница! «У тебя есть все шансы получить такую бабушку. В придачу к ее внучке…» - подумала она, потом решительно вернула очки на место и открыла книгу. Книжка была про траволечение и, когда Патрик внес к ней внука, она как раз читала актуальный, как выяснилось, рецепт насчет похмелья. Пенапью открыл глаза – и закрыл их обратно. Что-то, кажется, потолок, плавно закачалось над ним. Подождал, пока кружение замедлится и предпринял вторую попытку. Но веки на этот раз открывал очень осторожненько. Потолок действительно имел место. Но это был явно не родной потолок – он покосился по сторонам – и не его спальня. Где это он, господи боже, и почему ему так плохо? - Где я? – просипел он из последних сил. Бодрый бабкин голос ехидно отозвался: - Опаньки, очнулись, Ваше Высочество? Твой дед в такой ситуации обычно спрашивал «кто я?». Так что ты еще не потерян для общества. - В какой ситуации? – спросил Пенапью из последних сил. К его губам поднесли стакан с какой-то бурдой явно на алкоголе. Он дернулся, рука старой королевы с неожиданной силой прижала его к кровати. - Пей залпом! – приказала она. – Хватит, разлегся, дельфин. Забыл, что на тебе страна держится? - Да я сейчас и стакан не удержу… - Стакан ты уже удержал, и не один. Так, так, до дна, сказала. Молодец. А теперь объясняй, за каким лешим тебе потребовалось соревноваться с твоим гостем и другом в увлекательную игру «кто кого перепьет». Ты проиграл, кстати. Пенапью потер лоб, робко попробовал сесть – получилось. Он огляделся и узнал бабкин будуар; вот только как он здесь оказался и что тут делает, понять было решительно невозможно. Бабка сидела в ногах кровати и, опираясь подбородком на клюку, смотрела на внука приблизительно с тем же плотоядным интересом, с каким удав смотрит на кролика. Внук оценил всю глубину ее интереса и – делать нечего – принялся восстанавливать картину. - …Я посмотрел на Патрика и понял, что его одного оставлять нельзя, а надо как-то в себя привести. А то он неизвестно что мог выкинуть, такое было ощущение, честно говоря… Ну, я про вас с вашим коньяком и вспомнил. - И на котором бокале он отошел? - На первом… - А дальше зачем пил? – въедливо уточняла бабка. - Да как-то хорошо так пошло… - покраснел внук. - Ну ладно, напился и напился, впредь наука. Ты вот лучше объясни, какое именно выражение лица у него было, когда он там, в вестибюле, стоял? - Ну… такое… словно он привидение увидел. - А обрадовало его это или испугало? - Да нет, не испугало… Обрадовало скорее, да так, что он и сам в это поверить боится. А… что это было, бабушка? – додумался он до вопроса. - Потом узнаешь. Ладно, ступай, тут опять какие-то министры по коридорам суетились. И выкинь все, что было, из головы подальше. Ничего не было. Ничего не случилось. Внук, правда, при упоминании о министрах сделал слабое движение рухнуть обратно в постель, но бабкина железная длань властно вздернула его за шиворот и направила к двери. - Да, и к Меллине пока не заходи! – догнал его в дверях ее голос. – Некогда тебе, понял! Ничего он не понял, просто потому, что эта функция мозга пока не включалась, но запомнил. На это Августина-Гидеония и рассчитывала. Давненько уже не случалось, чтоб королева-мать целыми днями шмыгала по дворцу. Возраст, ум и опыт (ну, и всякие полезные вещи, вроде подзорной трубы) позволяли ей действовать прямо из своих покоев, однако в последние дни она принимала самое живейшее участие в жизни двора. Аж помолодела, вон как глаза разблестелись. От себя она отправилась к внучке. Та, напевая, кружилась по комнате, правда, на одной ноге, хотя вторая уже почти не хромала. Подлетела, поцеловала бабушку, закружилась дальше. - Ну что, милая моя? Вот твой принц сказочный тебя уже и на руках нес. И как ощущения? – поинтересовалась старая королева. - Ах, бабушка! Я услышала, как у него сердце стучит, часто-часто – и мне стало так его жалко! И так сладко… Еще бы немного, и расплакалась бы! - Когда хочется, можешь плакать. – разрешила бабушка. – И вообще делай то, к чему душа лежит. Вот сейчас к чему у тебя лежит душа? Меллина остановилась, склонила голову к плечу – видимо, прислушиваясь – и честно ответила: - К нему лежит, бабушка! Хочется с ним разговаривать еще и еще… - Ну так ступай да разговаривай! – распорядилась бабка. – Он в библиотеке сейчас. Только смотри внимательно: Патрик может оказаться несколько молчалив, но это не страшно. Пусть обратно жить учится… Дворцовая библиотека была гулка и просторна. Золотистые лучи потихоньку клонящегося к закату солнца косыми лучами пронизывали зал, пятная медового цвета паркет. Патрик сидел на ступеньке высокой лестницы, уронив на колени какую-то книгу, и невидяще смотрел в высокое стрельчатое окно. Он и в самом деле последовал совету королевы-матери («бабушки», усмехнулся тепло чей-то голос внутри) и отправился полежать. И словно провалился в сон, но в этот раз проснулся не с криком, а с радостным неясным предвкушением. Что ему предвкушалось, он долго не мог понять. Потом понял. Это понимание свалилось так внезапно и отчетливо, словно высветилось надписью на шелковых обоях, и перехватило дыхание. Ему хотелось увидеть ее… Принцессу Меллину, сестру Пенапью. Может быть, утром ему померещилось,.. или приснилось вовсе, что она так похожа… лицом, голосом, взглядом, ароматом волос – похожа на счастье так, что счастье оказалось все-таки возможно? И где ее искать? Бродить по дворцу, а то и слуг расспросить? Обед, он, судя по всему, проспал. Его не будили, но это и понятно – Патрик потянул носом и ощутил висящий в воздухе густой запах перегара. Пенапью, вероятно, еще не пришел в себя, а если и пришел, то ему сейчас не до него. Сидеть здесь одному тоже не было сил. И тогда он привел себя в порядок, поймал в коридоре лакея и уточнил, как пройти к библиотеке. Видимо, в жизни то и дело что-то повторяется, подумал он, когда машинально вскарабкался на лесенку, сел и вытянул с полки какую-то книгу. Он попытался вглядеться в текст – ничего не вышло. Смысл оставался неуловим, хотя и написан был (он проверил) на родном языке. Руки опустили томик на колени, он смотрел в окно и, кажется, чего-то ждал. Хотя смутное воспоминание будило какое-то болезненное напряжение в сердце. Неосознанное напряжение достигло предела, когда дверь скрипнула и раздались легкие шаги. Уже не думая, что делает, Патрик спрыгнул с лестницы, роняя книгу. Он долго смотрел на солнце и сейчас ничего не видел за плавающими огненными кругами, но слух ему пока не изменил, и сквозь огненную завесу донесся милый звонкий голос. - Ой!.. Как вы меня напугали! – самую малость упрекнул голос. – Вы не ушиблись? В голосе прозвучала искренняя забота. Он помотал головой – дар речи куда-то пропал. Патрик проклинал зрение, что подвело его в самый нужный момент, даже глаза протер, но помогло самую малость – виден стал силуэт, будто зыбко плывущий в этом чарующем свете. - Ваше Величество, простите, что я с такой просьбой, но вы не поможете мне достать вот эту книгу? Он, все еще молча, кивнул готовно и шагнул сквозь свет. Наощупь протянул руку. Рука повисла в воздухе, но она, похоже, поняла, что он ничего толком не видит. Тонкие пальчики невесомо коснулись его кисти и направили к толстенному переплету. - Да, вот эту. – подтвердила она. Патрик вытянул фолиант с полки и к нему вернулся голос. - Это, случайно, не Королевская энциклопедия? – ляпнул он, держа книгу – она была такая тяжеленная, что отдать ей эту тяжесть было невозможно. - Энциклопедия? – искренне удивилась Меллина. – А зачем бы мне энциклопедия? Нет, это про охоту, старинный трактат. Папа просил принести. Не повторилось то, что однажды случилось, и стало легче. Наконец, перед глазами прояснилось окончательно. Она стояла в трех шагах, смотрела ясными родниковыми глазами и рассеянно накручивала локон на палец. Ему не померещилось и не приснилось. Она была, и она была живая, настоящая, теплая. В сердце что-то вспыхнуло и расцвело. - Ваше Величество, я вообще-то зашла за вами. – сказала она просто. – Пенапью занят, я подумала, что вы скучаете, и хотела пригласить вас прогуляться у озера. Не откажетесь? - Я буду счастлив, Ваше Высочество. - Ну и хорошо. Только завернем на минутку к папе, книгу занесем. А то он сейчас выздоравливает, говорить ему пока нельзя, вот он и читает все подряд и еще капризничает. Наверное, когда ему разрешат, он будет жуткий говорун. - Какое-то время непременно. – подтвердил молодой человек. – Я тоже, когда заговорил, думал, что буду разговаривать без остановки. Но потом понял, что иногда можно просто помолчать. Она шла рядом и соглашалась. - Конечно, бывают люди, с которыми так хорошо просто помолчать, и это лучше всяких слов. Но иногда хочется слушать голос, слушать так, как слушают музыку, правда? – звенела ручейком она. - Правда, Ваше Высочество. – признавался он, слушая музыку ее голоса. Король Гидеон маялся. Дивные рисунки маэстро Мастихиния были, конечно, хороши, но намеки матери вызвали у него неудержимое любопытство. Конечно, он не был столь проницателен, как Августина-Гидеония, но математику в пределах «дважды два» знал хорошо, так что раз позавчера они еще не думали о возможных женихах, а вчера у матери на примете кто-то появился – а у них гостит абидонский коллега по короне... И этот коллега, насколько ему известно, молод и неженат… Желание познакомиться было жгучим, как кислота. Но выздоравливать мать ему запретила. Врачи тоже, но на врачей он бы плюнул с высокой башни, а на матушку плевать себе дороже. А как затащить гостя к себе, он придумать не мог. Мимикой тут не обойдешься, а писать… Это же принцип, а король считал себя человеком принципиальным. Меллина впорхнула, когда отец дошел до крайней точки осознания, что все самое интересное в этой жизни проходит мимо него, и готов был проигнорировать и мать, и врачей, и принципы. Она крутнулась на каблучке, чмокнула отца в щеку и легко присела на край постели. - Папа, ты себя хорошо чувствуешь? – прозвенела она. Гидеон кивнул и улыбнулся. - Тогда я хочу познакомить тебя с нашим гостем, королем Абидонии. Можно? Мы тебе книгу принесли, то есть он принес, потому что она очень тяжелая. Так он зайдет на минутку? Папа подпрыгнул на кровати и закивал изо всех сил. Она порхнула за двери, он постарался сесть повыше и сделать достойное лицо. Дочь вернулась и подвела к нему высокого молодого человека. - Папа, познакомься – это Его Величество король Абидонии Патрик . Рука Его Величества оказалась крепкой и сильной. - Очень приятно, Ваше Величество. – сказал Патрик. Гидеон улыбнулся и показал на кресла. Визитеры сели. - Папа, Пенапью занят с кем-то из министров, так что я пригласила Его Величество на прогулку. Хорошо? Папа-король всем видом подтвердил, что, конечно, хорошо. Он бы и сам не отказался. Потом нарисовал в воздухе какую-то фигуру. - Что, папа? – фигура повторилась. Меллина развела руками. – Не понимаю. - Вы хотите предложить нам прогуляться верхом, Ваше Величество? – спросил Патрик. Гидеон просиял. - Ой, как вы догадались? – удивилась девушка. Патрик смущенно пожал плечами. – Ваше Высочество, я сам был нем шестнадцать лет. - Жалко, что ты, папа, отказываешься писать, чего ты хочешь. – упрекнула она отца. Патрик удивленно поднял брови. – А отчего, Ваше Величество? Гидеон насупился и заложил руку за халат. - А, это принцип! А почему бы тогда не рисовать? Болящий оживился. Такая мысль явно не приходила ему в голову. Жестом он попросил карандаш и бумагу. Попробовал. И от души протянул Патрику руку – он уже любил этого молодого человека, как родного сына. Глаза его горели предвкушением, он покосился на окно и нарисовал часы и садящееся солнце. - Да, мы пойдем, а то до сумерек недалеко. – поняла принцесса. Они простились и вышли за двери. - По-моему, ему не терпится немедленно озадачить своими желаниями в картинках всех слуг. – прыснула Меллина. Патрик рассмеялся. Через три дня Патрик пришел к королю Гидеону один. Тот ощущал себя по меньшей мере старшим коллегой маэстро Мастихиния, по крайней мере на столике у кровати громоздилась куча рисованных распоряжений. Завидев гостя, он радушно повел рукой на кресло, но Патрик остался на ногах. - Ваше Величество… - начал он и умолк. Гидеон подбодрил его кивком и улыбкой, но молодой человек явно волновался и с трудом подбирал слова. – Ваше Величество, я пришел… по очень важному делу… Я хотел просить вас… просить у вас… Он собрался с силами и закончил отчаянно, словно с обрыва прыгнул: - Ваше Величество, я пришел просить у вас руки вашей дочери! Король поднял глаза к потолку и с минуту что-то там разглядывал, играя лицом сложную гамму чувств – не мог же он согласиться с ходу, король все-таки. Хотя и хотелось. Потом вернул взгляд к Патрику и увидел на его лице такое, что блюсти королевское достоинство сразу расхотелось. Тот стоял белый, как стенка, и, кажется, не дышал. Гидеон широко распахнул объятия. Патрик поверил не сразу, но, наконец, до него дошло. Он бросился к королю. Гидеон поцеловал его в лоб и перекрестил размашистым жестом своей матери. Потом заставил сесть на край постели, похлопал по руке, еще раз посмотрел в глаза будущему зятю – там что-то подозрительно блеснуло. Отец тоже смахнул скупую слезу: дочь он очень любил и расставаться с ней собирался попозже когда-нибудь, но что же тут поделаешь? Он изобразил в воздухе очертания женской фигуры и вопросительно поднял бровь. Патрик понял и помотал головой. - Нет, Ваше Величество. Боюсь я. Она… если нет, тогда… только и останется, что в омут головой… Гидеон постучал пальцем по голове, потом решительно сдвинул бинты. - Беги к ней, дурак! – проскрипел он тоном приказа. Через мгновение Патрика в комнате уже не было. Король вернул бинты на место и радостно прикинул, что можно будет поправиться уже скоро. Потому что планы фармазонского короля отчетливо накрылись парадным блюдом. Обойдется, старый баран! Меллина (он спросил у слуг) обнаружилась на террасе. Она кормила ручных голубей. Белые птицы взлетали и садились, и окружали ее облаком. Она смеялась и разговаривала с ними. Патрик остановился и прислонился плечом к косяку. Смотреть на нее он мог неотрывно. Но вот она обернулась, заметила его и засветилась вся. - Здравствуйте, Ваше Величество! – крикнула она. Он подошел, взял ее руку, коснулся губами узкой кисти. И не отпустил. Стоял перед ней, смотрел в глаза и молчал. Она не отнимала руки. Вокруг ворковали голуби, подбирая крошки, король и принцесса смотрели в глаза друг другу. Потом он выдохнул одними губами. - Меллина… Ваше Высочество, я прошу вас стать моей женой! Она услышала. И не ответила, но всем телом подалась навстречу, спрятала лицо у него на груди. Он поднял к себе это зарумянившееся личико, по которому уже текли слезы, и коснулся нежных губ поцелуем. - Вы не ответили, принцесса… - ласково упрекнул он. - Я буду вашею женой… - шепнула она. Прочь с террасы бесшумно пятился Пенапью, случайно проходивший мимо. Принц сидел у бабки и жаловался ей на жизнь. - Бабуль, может, мне тоже жениться? А то все женятся, только я один, как дурак. Свататься, правда, ездил… бр-р-р!… - бормотал он. Августина-Гидеония почесала себя за ухом и погладила его по голове. Из жалобных речей внука она сделала главный вывод: у Меллины будет ослепительно красивый и без памяти любящий муж, у Патрика прелестная и нежно любящая жена – а она будет им мудрой бабушкой. А уж какие у нее будут правнуки! Неземной красоты, не иначе! Пожалуй, надо бы еще пожить, опять начинается самое интересное… Она вернулась мыслями к Пенапью. Ласково сказала: - Знаешь, есть одна принцесса… _______________________________________________ Марта сидела у могилы Марселы и тихо плакала. - Ты прости меня, прости… - всхлипывала она. – Ну не было у меня больше сил смотреть, как он убивается… Тебя не вернуть, а он – разве он не заслужил счастья? Если бы ты видела, какой он у алтаря стоял: светился просто, да и она, наша королева молодая, сразу видно – без памяти любит… А как она на тебя похожа!.. Прости меня!.. Она вытерла слезы ладонью, подняла голову и ахнула – на фоне белых стволов и осеннего золота листвы возникало легкое свечение. Оно становилось ярче и ярче, в нем проступили очертания человеческой фигуры, и Марта различила лицо Марселлы… Марселла смотрела на нее – и улыбалась. Потом подняла руку в благословляющем жесте. - Так я сделала правильно, и ты не сердишься? – спросила у нее Марта. Призрак Марселлы кивнул и улыбнулся вновь. Свет стал подыматься, и вместе с ним удалялась она. И… Марта не поверила своим глазам – там, в этом уходящем сиянии, проступили еще двое: молодые мужчина и женщина стояли, держась за руки, и у женщины было лицо покойной королевы Эммы, а мужчина был король Анри. И родители Патрика тоже улыбнулись ей, словно благодаря за сына. Но вот сияние растаяло где-то в нежной небесной голубизне, а Марта еще долго не могла прийти в себя. Она вернулась домой поздно. Переволновавшийся муж накинулся на нее: - Ты где была?! Я пришел, тебя нет, где – неизвестно, на улице вечереет… Жена посмотрела на него откуда-то издалека, и на губах ее была тихая, задумчивая улыбка. - Жак, а у нас будет ребенок… - мягко сказала она. Наутро она проснулась в постели, заваленной цветами… КОНЕЦ.
rukella: Все нормальные люди сначала объясняют, как дошли до жизни такой, а потом уже вкладывают свое творчество. Прошу пардону за нетрадиционность. Объясняю: фильм когда-то несколько раз смотрела и безумно любила. С годами оно все забылось намертво. Где-то год назад случайно увидела снова. В моей мутной памяти забрезжила прежняя любовь через взрослые годы. Анализировала и крутила в памяти и на бумаге, пока за четыре дня в конце мая - начале июня это все не выхлестнулось вот таким образом. Чего не так - не взыщите, "дельце обделано, дорогой зятек!" (Щварц, "Золушка"). Принимаю отзывы с особым любопытством. Может, что-то непонятно - я-то вижу всю картину, а в описании могла что-то и упустить. С уважением к высокому собранию - Рукелла (Алена Рукавишникова).
Ribera: отличнейший фанфик! и наконец-то Эмма и Анри такие, какими я их вижу!
Светик: Ну это...мне в общем тоже понравилось:)) Правда, на мой взгляд слишком много т.н. мистики - призраки, видения...Ну...не по мне как-то:)) Но воля автора - на то и воля автора:). А в остальном, за исключением мелких ляпов (ну а у кого их нет;)))) типа "набежал Пенапью", "обернулся от окна", "закрыл глаза обратно" и т.п. очень даже неплохо:)). История о том, как говорилось все в той же "Золушке" Е.Шварца, "мы пришли к счастливому концу".:) А за бабушку Пенапью мой вам отдельный и персональный респект, rukella:))) ! Очень колоритная особа вышла:)) Мне она тут больше всех понравилась!:))
Наташа: Светик пишет: А за бабушку Пенапью мой вам отдельный и персональный респект, rukella:))) Мне тоже бабуля очень понравилась! А вообще история очень красивая и романтичная - ну питаю я слабость к подобным красивым и романтичным историям! Вспомнить хотя бы фанфик МэйЛи - мне он тоже безумно понравился! А ляпы, упомянутые Светиком, заметит (как мне кажется) лишь только профессиональный филолог, поэтому будем снисходительны!
Мэй ли: Наташа спасибо тебе! прочитала... идея очень необычная и интересная, но филологов тут "жутко много" ... rukella бабушка привлекает внимание-колоритный получился образ, самый яркий. А вот за Пенапью мне почему-то обидно стало- не такой он безнадёжный, покоробила меня пьянка его, это,конечно, ИМХО автора, но промолчать почему-то не захотелось, за что очень извиняюсь. Посмею порекомендовать-не стоило писать про послесловие, это всё-таки получилось свободное произведение.Это только моё ИМХО, на него не стоит обращать внимания... rukella с почином Вас
Nataly: Можно высказаться??? Ну, самое первое, что я хочу сказать -- мне понраилось. Очень. Читается легко,написано с юмором, все живые и даже Пенапью похож на себя:))) Отдальный респект -- за бабулю:))) Что еще мне понравилось -- хорошие диалоги. Живые опять таки:)) Словом, почти совершенство. Единственное, что меня напрягало при прочтении-- некоторые моменты стидистики автора. Наташа пишет: А ляпы, упомянутые Светиком, заметит (как мне кажется) лишь только профессиональный филолог, поэтому будем снисходительны! Увы. Я непрофессиональный филолог, к литературе никаким боком не отношусь. Но постараюсь быть снисходительна:)) Сама фанфики пишу, знаю, каково это:)) Итак, замечание № 1. Обилие просторечий в тексте. По нормам литературного русского языка, которым мы и пользуемся, суффикс -ШИ является просторечием или диалектизмом и используется в литературе только для передачи особенностей речи того или иного персонажа. Нота бене -- у персонажа должны быть очень веские причины применять этот суффикс -- например, проживание в глухой поморской деревне. Во всех остальных случаях лучше использовать деепричастный оборот. Не "привыкши жить в своем несчастьи", а "привыкнув жить в своем несчастье", например. Отдельная тема -- правильное использование падежей. Пример смотрите выше. Замечание № 2.Небрежный выбор слов. rukella пишет: тут набежал Пенапью, Набежать может неколько человек или что-то большое -- волна, рать. rukella пишет: Пенапью и сам уже загонялся до головокружения, Суффикс -ся здесь явно лишний. Вот если бы его кто-то загонял тогда было бы понятно. rukella пишет: А нас и так лишило чего-то главного… Кто или что это самое ОНО, которое их чего-то главного лишиило? Возможно, проще сказать -- "мы и так лишены главного" ? Слово "чего-то"-- снижает драматизм реплики Марселлы. Чего-то, кажется, лишены, а и фиг с ним... Замечание №3 Откровенные ляпы (возникающие тогда, когда автор не думает над написанным и не перечитывает его. По себе знаю:)) rukella пишет: пили мы вместе, но у меня куда-то делось. Вы хотите сказать, что взрослый мужчина не понимает куда из его организма девается жидкость??? Он же немым был, а не слабоумным:))) rukella пишет: Старая мудрая змея Августина-Гидеония. Идея понятна. Сравнение бабули со змеей в данном случае оправданно. Но построение фразы таково, что звучит это ругательством по отношению к обаятельной и неординарной королеве-матери:(( А она такая классная получилась... Может, чуть-чуть переделаем??? Очень надеюсь, что автор и остальные участники форума не обидятся на меня за такое нравоучение. Я искренне желаю добра:)))
Neko: rukella мое искреннее восхищение
rukella: Спасибо, люди добрые, на хорошем слове! Отвечаю всем: 1. Августина-Гидеония мне и самой очень по душе. Честно говоря, я счастлива тем, что она мне явилась и давай хулиганить. А как вам "А вот ножку никому подсунуть не довелось!" - это она сама, ей-богу. 2. "Старую мудрую змею" не отдам. В этот момент, да и вообще по жизни, она именно что и старая, и мудрая, и змея та еще (не подколодная, заметьте!). 3. "Привыкши жить..." - это вокруг меня витал какой-то классик, не помню, кто. 4. "Но у меня куда-то делось..." - да опьянение у него делось, а оно среднего рода. 5. Просторечные диалоги и выражения - ребята, когда буду писать "Дело об убийстве венценосной четы", тогда и буду выражаться сухо и деловито. А здесь они живые люди. 6. Пенапью и загонялся, и набежал. Вы еще не поняли, что на него свалили ВСЕ дела королевства? А там Гидеон с маменькой ПРАВЯТ, а не на троне штаны просиживают. Вот и сыночка запрягли, и очумел сыночек до полного изумления. 7. "Опыт послесловия": опыт - в первый раз на публике. Послесловие - сразу за, а не сбоку или до. Вот примерно так. А вообще - автор читал и перечитывал, и правил, только глаз у автора замылился. Поэтому - комментируйте, окажите любезность! И еще раз - спасибо всем!
Светик: rukella пишет: Пенапью и загонялся, и набежал. . Вы еще не поняли, что на него свалили ВСЕ дела королевства? Мы поняли, почему же:))) Но просто... ну не говорят так:))) - ну, не по-рууски это:)). Я понимаю, это попытка создать этакий художественный прием - показать что на него все свалили, он ничего не успевает, и т.п. Оно понятно. Но глаз режет. И уши тоже:))). Поверьте филологу:)). То же самое "загонялся" - забегался - пожалуйста, утомился, устал...Как угодно. Но загонялся...Нет, это не совсем ляп. Но опять-таки, ухо режет. "Набежать" могут волны прибрежные на скалы, враги - со всех сторон:)) Но один человек - ПРИбежал, Вбеждал, ПОДбежал, ввлалился, на худой конец:)). Это как раз то, о чем я говорла, когда комментировала фанфик Владлены : "Говорят ли так по-русски"? Другими словами, имеют ли место быть те или иные словосочетания и выражения. Можем мы так сказать, или это будет не совсем правильно!:)) Там было "убито покачала головой" и "слезы избежали накрашенных ресниц". Это не совсем по-русски. У нас же есть как-никак правила упортребления слов и словосочетаний. Мы не можем говорить так, как нам вздумается. Как-никак мы ж люди грамотные, верно;))). Ну нельзя покачать головой "убито". Точно так же, как мы не говрим "не ложьте зеркало в парту" (с) А "убито покачать головой" и "Тут набежал Пенапью" - это из той же оперы... rukella пишет: - да опьянение у него делось, а оно среднего рода. Да мы поняли:)))). Но вот при прочтении эта фраза вызывает именно такую реакцию, как сказала Натали. Просто фразу эту можно построить чуть корректнее: "Но мне почему-то хоть бы что", "У меня хмель весь куда-то улетучился", к примеру. В любом случае, поскольку это "опыт и дебют;)))" - то такие вещи неизбежны:)) (по себе сужу:))), со времнем пройдет:)) Поэтому, удачи и вдохновения!:))
injj: уфф, дочитала таки сей фик - а то вчера со всеми асями и чатами ну никак не удавалось... rukella, не буду оригинальной - бабуля весьма колоритная. ну весьма:)) сильно улыбало все время чтения:)) Хоть я и не очень люблю всевозможные послесловия и продолжения, тем более ведущие к happyend'у:)) Что до языка и примеров приведенных, Nataly и Светик, так читается все равно легко, а некоторая речевая "простонародность" - уже общая стилистика. (Впрочем не мне и не с моим русским судить:)) MayLee - плюс один. Пенапью наш милый - честно говоря я вообще не могу представить чтоб он портвейн гнал. ему сего напитка вполне хватило бы нанюхаться:))))
rukella: Еще раз спасибо! Что до пьянки, которая - вот же Россия-матушка - так "тронула" часть собравшихся, то я сама однажды вот так и накушалась до полного изумления. Причем коньяком, который терпеть не могу. Подружка уболтала: раз рюмочку под лимончик, два рюмочку под лимончик... рюмочек на двоих было два поллитра. Утром проснулась в состоянии Пенапью - потолок имел место быть, но как-то странно плыл... и так далее. Учитывая, что Пенапью человек непьющий, а на мысль о выпивке его натолкнула бабка с ее коньячком, то он вполне мог не рассчитать. И не рассчитал. Портвейн же - настоящий, а не "Три семерки" - вещь чрезвычайно благородная и дорогая, хотя и крепкая.
Мэй ли: injj спасибо за поддержку образа. а что по поводу rukella пишет: комментируйте, окажите любезность! так откомментили уже достаточно для плодотворной работы, в чём желаю вам удачи, а то мысль интересная, а язык заставляет отодвигать и оттягивать прочтение.
Ribera: прочитала замечания к тексту, которых чуть ли не больше самого фанфика... со многим могу согласиться, но вот словосочетание "набежал Пенапью" мне почему-то всё больше и больше нравится! Я вот представляю, как он весь в государственых делах, мысленно и там, и тут, и по всему дворцу со всеми министрами... а тут - набежал, как бы собрался со всех сторон в общем, на словах ощущение передать трудно, но мне слово кажется уместным. Ох, а у меня Пенапью вобще замуж собирался... Только вот я чего не пойму - как же он сам-то не заметил, что Меллина так похожа на Марселлу (понятно, что сначала он должен был уловить сходство Марселлы с сестрой, но в повесть/кино/пьесу мы уже не можем залезть)?
Nataly: rukella пишет: когда буду писать "Дело об убийстве венценосной четы", тогда и буду выражаться сухо и деловито. А здесь они живые люди. *жалобно* но не поморские же крестьяне??? Я бы не придиралась, если бы это все было третьестепенно, и не мешало восприятию текста. Но вот -- моему мешает. А мне так хочется насладиться в полной мере:(((
rukella: С собственными родственниками вообще трудно заметить чье-нибудь сходство. Ими глаз замылен :-)
Венеция: rukella Вау. Ваш почин удался весьма и весьма на мой не слишком литературный взгляд! Я редко улыбаюсь по вечерам. Сегодня улыбнуло и "Пенапью тихо хрюкнул" и "изволили бить вазы" и множество других плюсов в этом роде. Бабулька чудная, хоть в жизни я таких не видела, чтобы маразм и склероз совсем не посещали в таком возрасте. Н хочу ни с кем сравнивать, но именно этот фик у меня почему-то вызывает особое отношение - уютное какое-то, комфортное, непротиворечивое. Замечу только одну особенность (не могу сказать, хорошо это или плохо): герои Патрика и девочки показаны как-то "видом сверху", их внутренний мир не затронут, а поступки представлены больше как факты. Или иными словами - уж больно быстро все у них заладилось. :) Но это так, к слову. Была бы муза, да силы, а корректоры на нас всегда найдутся, так ведь? Творческих Вам удач.
rukella: Спасибо, Венеция! Откровенно говоря, развитие отношений Патрика и Меллины вообще не показаны. А что делать, если они пожелали сладить все сами, без моих любопытных глаз? Да и королева-мать так разрезвилась во дворце, что для остальных места осталось немного. Может, еще когда-нибудь эти влюбленные пожелают приоткрыть завесу над подробностями? Хотя чего там открывать: "ее глаза сияли", "его руки дрожали", "их сердца трепетали"... :-)
Lilli: rukella, я Ваш фик читала в первые дни НГ (этого) - рыдала в начале, рыдала в конце, когда Марта сидела на могиле Марселлы, вобщем, нет слов, мне понравилось! Не буду оригинальничать - Бабуля - BEST!!! - хочу себе такую!!! Умную, хитрую, дающую нужные советы! А еще мне очень понравилась сцена пьянки - и потом, когда Патрик вел Пенапью к королеве-матери! Не знаю, было в этом что-то... неожиданное, не в духе знакомых нам Пенапью и Патрика - а Патрик так вообще красавчик в данной ситуации: и не "окосел", простите, и друга довел - и с бабулей контакты наладил. Что-то новое и трогательное. Для меня. ИМХО И конец очень красивый. Я так рада за Жака и Марту! (это от переизбытка чувств!) А что до правок текста - честно, через капающие с ресниц слезы я не заметила ничего, что мне бы помешало прочитать Спасибо!
rukella: Это Вам спасибо за добрые слова!
Сетс: rukella Браво, очень необычно. Бабуля - прелесть!
rukella: Благодарю, Сетс ! Еще немного, и я сменю ник на "Бабуля" и начну высказываться с этой точки зрения. Потому что мне эта старая зм... мудрая женщина близка до невозможности.
Lilli: rukella пишет: Потому что мне эта старая зм... мудрая женщина близка до невозможности. rukella, главное - не забывай ножку подставить в нужный момент! ;-))
rukella: Я? Забыть? Дорогая, я, как-никак, второй раз замужем!
Loraine: И меня в поклонники Бабули запишите! Тоже такую хочется)) А еще мне очень понравилась сцена пьянки - и потом, когда Патрик вел Пенапью к королеве-матери! Ага)) А мне там понравилось Где я? – просипел он из последних сил. Бодрый бабкин голос ехидно отозвался: - Опаньки, очнулись, Ваше Высочество? Твой дед в такой ситуации обычно спрашивал «кто я?». Так что ты еще не потерян для общества.
rukella: Будут проблемы - пишите в личку, ответ от Августины-Гидеонии гарантирую. Правда, возможно, не сразу, а в течение нескольких дней... Так и обращайтесь - "Ваше королевское величество"
Lilli: rukella пишет: Я? Забыть? Дорогая, я, как-никак, второй раз замужем! Оооооо, прости, тогда конечно! Loraine, у Бабули можно любую фразу брать - все золото! "Кто я?" - да, это тема! rukella пишет: Так и обращайтесь - "Ваше королевское величество" Йес, мэм!
rukella: Правильно, дитя мое, правильно!
полная версия страницы